Картонная пуля - Страница 45

— Не тяни. Выкладывай свои догадки… Давай, давай, коллега, мы же с тобой одной крови.

…Каждый желающий бросил свою горсть внутрь могилы, и за дело взялись профессионалы с лопатами… Настю опять заслонило множество скорбящих тел.

— …Ну, можешь ты, например, допустить, что Треухин относится к дочке с особым трепетом? Любит, понимаешь? И не просто так, а сильно или даже болезненно. Знаешь, все эти отцовские заморочки, комплексы… Он, может быть, до последних дней был уверен, что у нее в мыслях нет с кем-то спать. А тут ты появляешься и рассказываешь такое!.. Что она пожилому, женатому мужику подставляется регулярно на какой-то даче! Его чуть кондратий не хватил! Может, он в душе доволен, что человек, соблазнивший Настю, мертв… Но при этом жив ты — свидетель позора…

Я чуть не онемел от такого мотива, но, судя по выражению лица, Котяныч и не думал шутить.

У меня есть один знакомый, Коля Солитер. Коля — тощий, а пищу поглощает тоннами, как на девятом месяце. За это друзья и прозвали его Солитером… Ест он качественно, но еще никогда прежде я не видел, чтобы люди так реагировали на порнофильмы, во всяком случае, в мужской компании во время какой-нибудь пьянки, когда кто-нибудь запустит кассету невинной забавы ради. Ну, иногда удивляешься, какие в природе случаются габариты, иногда отпускаешь скабрезные замечания, но чаще зеваешь и следишь за, с позволенья сказать, сюжетом в полглаза, и вообще больше двадцати минут это зрелище вынести нельзя. Коля же всегда наблюдает за процессом молча, на пустяки не отвлекается, водку выпивает судорожно и не морщась, на второй минуте дыханье его делается хриплым, как у злой собаки на цепи, лицо синеет, а глаза наливаются кровью. Странно, что при таком напряженном интересе наливаются глаза, а не другой орган чувств.

Котяныч напомнил мне Солитера, вкушающего порнофильм. А еще такой же замутненный взгляд, как теперь у Котяныча, в прошлом веке на одной картине изобразил художник Суриков; называется «Боярыня Морозова» — фанатический взгляд… Только не подумайте, что я такой наблюдательный насчет Сурикова и все такое — это мне одна образованная знакомая рассказывала из архитектурной академии.

Я осторожно хлопнул Воронова по плечу:

— Костя, опомнись! Че ты гонишь? Сексуальная революция была тридцать лет назад! Какого еще, на хрен, позора свидетель?.. Какой позор?! Для нынешней молодежи сексом заняться все равно, что котлету съесть.

— Вот именно, что для молодежи! А когда у тебя появится дочь, посмотрим… — зловеще пообещал Воронов, у которого, кстати, своих детей сроду не было.

И вообще, начальник треухинской охраны, как я уже говорил, в связях не замечен. Шифруется или больной. Может, поэтому и синеет, когда заводит речь о позоре?

— …Это только догадки, — усмехнулся Котяныч. — Вообще-то есть еще одна версия… Если уж мы одной крови, то так и быть… Может, она тебе больше понравится…

— Ну.

— Кажется, он тебе не доверяет.

— В каком смысле?

— Все, что ты рассказываешь… Свидетелей-то у тебя нет. Как ты Настю спас. Выглядит уж больно феерически. Отбить девушку у вооруженной банды из пяти или шести человек… Это, знаешь ли, любого насторожит.

— А Настя разве не свидетель?

— По большому счету не свидетель. Что она видела? Просидела в туалете. Потом видела, как ты стрелял по стенам. Потом на втором этаже видела труп одного из банды, или он там без сознания валялся. Может, это вовсе и не ты его подстрелил. Потом в вашу сторону молотили из нескольких автоматов и даже близко не попали. Смахивает на имитацию? А?..

— А зачем мне что-то имитировать?

— Это другой вопрос. Может, у тебя задание — втереться к Треухину в доверие?

— От кого задание?

— И это другой вопрос.

— Ага, втереться в доверие, подсидеть тебя и стать начальником охраны!

Забавно! Раньше мне и в голову не приходило, что расстрел директора можно интерпретировать таким казуистическим образом. Главное, звучит убедительно.

— Кажется, что не доверяет, или натурально не доверяет? — уточнил я.

— Когда все случилось, когда ты приехал в контору и все рассказал, после твоего ухода он тотчас и разложил все по-своему. Правда, сам тут’же и признал, что это всего лишь версия. Так что точно не могу ответить.

Я еще хотел спросить насчет самого Котяныча, он-то мне доверяет или как? Но передумал. Вопрос прозвучал бы чересчур высокопарно, да еще посреди кладбища, а на самом деле, какая мне разница, доверяет или проверяет?

Треухин отделился от толпы, в середине которой как на дрожжах вырастал продолговатый холмик глины, и направился к серому БМВ, затормозившему позади черного «Мерседеса» похоронной службы.

Поймав мой взгляд, Котяныч отрицательно покачал головой и во избежание каких-либо необдуманных поступков с моей стороны даже взял меня под руку. Так же бережно поддерживают престарелых инфарктников.

— Гера, отнеси туда водки, — довольно бодрым голосом распорядился Треухин, подойдя к машине. — Может, кто захочет прямо здесь помянуть.

Водитель БМВ Гера достал из багажника желтый бумажный мешок с позвякивающим содержимым.

— Постой, плесни сначала мне.

Что-то в интонациях Геннадия Степановича я никак не могу расслышать скорби. С похожим выражением на лице пьют за удачную рыбалку.

Можно было, конечно, удариться перед Вороновым в объяснения, но не хотелось времени терять. Я сделал короткую подсечку и слегка придержал Котяныча, чтобы он не ушибся, падая на обледеневший снег.

Треухин запустил недовольный взгляд в сторону барахтающегося под колесами «Мерседеса» начальника собственной охраны и вполне радушно обратился ко мне: