Картонная пуля - Страница 55

— С детства не люблю сало — источник холестерина, — остроумно парировал я. — А что, сильно интересный роман?

— Кому как. Я, например, прочитала первые сто страниц, нет вру, девяносто девять и решила: вот прочитаю еще одну и брошу. И на сотой странице как раз все и началось. Так, что потом оторваться невозможно.

— И про что там?

— Трудно сказать. Про то, как зарождаются вселенные. И про то, что чья-то персональная смерть или персональная боль не то, что не имеют совсем никакого значения, а равнозначны плевку, растоптанному пешеходами на асфальте какой-нибудь Средней Никитской. Правда, с другой стороны, плевок вшивого гомосека, только что вышедшего из тюрьмы, может иметь высшую мистическую ценность, и каждый посвященный норовит его поскорей слизнуть.

Отчего это? Если на моем жизненном пути возникают девушки, то они всегда ужасно умные — если читают про сало, то оно обязательно голубое, а если смотрят картинки, то это обязательно кубизм?

— Тьфу, гадость, — заметил я вполне равнодушно.

Неожиданно, сразу после этого плевка, Настя сказала:

— Еще я где-то читала, что мы остаемся детьми до тех пор, пока жива мать, пока кому-то можно сказать «мама». И это, как незримая стена, которая тебя защищает. Значит, теперь я стала взрослой.

Не умею утешать. В этом деле женщины — большие специалисты. У них всегда слова находятся.

И все-таки я погладил ее по голове, и она задержала мою руку, прижавшись к ней ухом и щекой.

— Мне все время хотелось тебе позвонить из Москвы, — сообщила она.

— Так я и думал, что ты была в Москве.

— Почему?

— Потому что твоего отца интересует все от компьютеров до графитовых стержней, и наверняка не интересует только одно — классические детективы. Ему кажется, что человека проще всего спрятать в большом городе.

Я хотел развить тему, но неожиданно увидел ее губы на таком от себя расстоянии, которое уже трудно разорвать без помощи технических средств — например, военных тягачей. То есть еще плюс два-три сантиметра, и все было бы в порядке, можно было разбежаться в разные стороны вселенной, о которой сочиняет трактаты неизвестный Сорокин, или в разные стороны «Ауди», что, впрочем, в определенном смысле — одно и то же. Но достигнутое расстояние так же неизбежно толкает двух человек навстречу друг другу, как сэру Исааку Ньютону невозможно избежать падающих сверху яблок. Я почему про него вспомнил? Ведь всемирный закон про губы именно он и открыл. Называется законом всемирного тяготения.

— …А на улице, наверное, на Никитской, — предположил я, отдышавшись.

— Что на Никитской?

— В Москве ты жила на Никитской? Средней там, кажется, нет. А Малая и побольше есть.

— Серпуховский вал, дом семнадцать, квартира тринадцать, — без запинки выдала Настя. — И телефон есть…

Вот и проявил проницательность.

— Ты бы все-таки не очень разбрасывалась адресами и паролями, — заметил я.

— Не тебя же бояться. Если тебя бояться, кому верить? А больше никто и не знает. Кроме папы, конечно.

— А это чья квартира?

— По-моему, наша. Он мне просто ключи дал и сказал, что про нее никто не знает.

— Можно тебя еще раз поцеловать? — спросил я.

— Можно. Только давай сегодня больше ничего не будет?

— …Расскажи про себя, — попросил я чуть позже.

— А что?..

Говорят, что каждый человек может написать хотя бы одну книгу — про себя, про свою жизнь. Настя прожила всего двадцать лет, не знаю, как насчет книги, но слушать ее было удивительно интересно. Может, это правда, что каждый человек может? Но, наверное, такую книгу надо было издавать тиражом в два или три экземпляра.

Я всего не запомнил, но главное заключалось вот в чем: до шести лет жила в Ялте, потом всей семьей переехали сюда, а на шестнадцать лет родители подарок сделали, отправили в Артек.

— Чего вдруг из Ялты в Новосибирск? — удивился я. — Как-то не вяжется. Уж скорее наоборот.

— Мама с папой не поладили, а мама тогда еще боевая была. Работала главным бухгалтером в санатории, а папа — обыкновенным инженером на судоремонтной верфи. То есть весь достаток в доме, как я теперь понимаю, — от мамы. Однажды боевой маме что-то не понравилось в папе, она в одночасье собрала вещи и детей в моем лице и уехала к родственникам сюда, в Новосибирск. Папа помучился-помучился в Крыму, приехал за нами, да так здесь и остался. Потом у папы бизнес пошел, а у мамы, наоборот, не заладилось. А потом и вся семейная жизнь, все приоритеты перевернулись.

— Бывает. И что Артек?

— В Артеке я познакомилась с НИМ.

— С кем?

— Просто с НИМ. Он вожатым был. Не в нашем отряде, а у художников. Знаешь, такие профильные смены бывают?

— Слышал. Сам-то я по Артекам не того… Ни денег у родителей… И профиль у меня не художественный.

— Ну и вот, тогда у меня первый раз это и произошло.

— В смысле, секс? — с солдатской прямотой уточнил я.

— Да… Знаешь, я теперь понимаю, что у него это тоже в первый раз было. Он хоть и казался мне тогда ужасно взрослым… а так, если разобраться, студент-третьекурсник. В общем, это называется любовь. И я его еще долго любила…

— Всю оставшуюся смену?

— И потом еще два года.

— Как это? Ты, что ли, на два года в Артеке осталась, или он за тобой в Новосибирск приехал?

— А если он приехал? — загадочно улыбнулась Настя.

Ох, любят девушки тумана напускать.

— Да нет, все не так, — исправилась она. — Он тоже из Новосибирска был, из нашего педа, с худграфа. Поэтому это все здесь происходило, в Новосибирске, любовь то есть происходила…